В основе разногласий между новой республиканской командой и ее демократическими предшественниками оказались различное понимание интернационализма и глобальных интересов США, далеко не во всем схожие подходы к категориям баланса сил, «жесткой» и «мягкой» безопасности. В ходе предвыборной кампании команда Буша резко критиковала администрацию Клинтона за чрезмерную расточительность во внешнеполитических обязательствах, за то, что она готова была осуществлять вмешательство за рубежом и использовать силу без четкого понимания того, затронуты ли в той или иной кризисной ситуации американские интересы. Словом, очень часто «интернационализм для себя» превращался фактически в «интернационализм для других», а выигрыш для США далеко не всегда был очевиден. Едва ли не главным объектом критики республиканцев стала линия Б.Клинтона и М.Олбрайт в балканском кризисе. Под флагом миротворчества, считают республиканцы, происходило недопустимое размывание критериев использования силы и исчезала четкая граница между функцией НАТО как инструмента коллективной обороны и ее новыми задачами, не имеющими прямого отношения к отражению внешней агрессии.
В то же время за недолгий период пребывания в Белом доме администрация Дж.Буша (мл.) уже столкнулась с ситуацией — во многом созданной ее же непродуманными действиями и заявлениями — которая способна серьезно сдержать наступательный порыв республиканцев и поставить под сомнение многие свои внешнеполитические позиции, в том числе среди ближайших союзников. Шаткость и неубедительность победы Буша на президентских выборах усугубились «путчем Джеффордса», когда уход всего одного сенатора из республиканской партии изменил коренным образом соотношение сил в верхней палате конгресса, а вместе с ним и распределение сенатских комитетов. Теперь Бушу будет труднее проводить через сенат многие свои законопроекты, в том числе и те, которые касаются внешней политики и безопасности.
Ослабление внутриполитических позиций Дж.Буша (которое удалось приостановить лишь после терактов 11 сентября 2001 г.) не могло не иметь серьезных внешнеполитических последствий. Одними из первых это почувствовали европейские союзники США, где теперь Вашингтону придется приложить немало усилий, чтобы сохранить положение лидера. Серьезную обеспокоенность у европейцев вызывает пренебрежительное отношение администрации Буша к многосторонним институтам и международным договорам. Дж.Хогланд в газете «Вашингтон пост» пишет, что хотя администрация Буша, по первому впечатлению, не исповедует сознательный изоляционизм, она ощущает удобство от своей изолированности.1 За первые несколько месяцев своего президентства Буш ясно дал понять, что в интересах тех или иных лоббистских группировок внутри страны он готов торпедировать международные усилия по целому ряду направлений — борьбе с загрязнением окружающей среды и изменением климата (Киотский протокол), запрету бактериологического оружия, ограничению международной торговли вооружениями, ратификации устава Международного уголовного трибунала. В этом отношении намерение республиканской администрации выйти из Договора по ПРО не является чем-то из ряда вон выходящим, а отражает долговременную тенденцию к унилатерализму. Особенно отчетливо опасения перед односторонним подходом США к международной политике проявляются в Германии, вся послевоенная государственность которой, а также воссоединение на рубеже 80-90-х гг., основаны на международной системе договоров.2 Строго говоря, Дж.Буш-младший — отнюдь не инициатор поворота американской политики в сторону односторонности, а скорее продолжатель дела своего предшественника, хотя и в более решительной форме и с гораздо большим пренебрежением к позициям партнеров и союзников. По мнению профессора международных отношений Лейденского университета (Нидерланды) Р.де Вейка, мультилатерализм был господствующей характеристикой внешней политики США до 1998 г., когда они предпринимали усилия по строительству кооперативной безопасности в Европе и созданию системы взаимодополняющих и взаимоукрепляющих институтов. Но односторонние военные акции в Судане, Афганистане и Ираке, предпринятые в 1998 г., инициирование создания национальной ПРО и отказ сената ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) обозначили отчетливый поворот в американской политике в сторону унилатерализма.3 Воздушная кампания НАТО против Югославии и выявившаяся в ходе нее военно-технологическая зависимость Европы от США только способствовали этому повороту. У европейцев же их технологический разрыв с США и перемены в американской внешней политике возродили старые опасения насчет «расстыковки» европейской и американской систем безопасности и стимулировали их к укреплению общей политики в области безопасности и обороны.
Однако бывшему президенту США европейские союзники готовы были сделать скидку на то, что его к этой односторонности принуждает контролируемый республиканцами конгресс. Кроме того, администрация Клинтона была все же ближе европейским союзникам благодаря своей приверженности глобализму и тому, что он не пренебрегал консультациями с союзниками и с Россией по важнейшим мировым проблемам. Для Буша и его республиканской команды (особенно для таких деятелей как министр обороны Д.Рамсфелд), унилатерализм и стремление навязать свою волю союзникам являются вполне осмысленным и естественным образом действий, считают в Европе. Многие европейцы считают Буша легковесной фигурой с примитивными воззрениями на многие важнейшие вопросы, уже успевшей провалить элементарные внешнеполитические экзамены (Ближний Восток, конфликт с Китаем из-за самолета-шпиона, отношения с КНДР, наконец — угроза отчуждения России из-за нарочито жесткой линии по отношению к ней в первые месяцы президентства).
Хотя республиканская администрация неустанно заверяет своих союзников, что она не собирается делать уступок изоляционизму, что НАТО остается краеугольным камнем американских интересов в Европе, европейцы уже успели заметить, что акценты Вашингтона в этом вопросе заметно изменились. Он все больше старается навязать союзникам собственное понимание угроз и все больше использует НАТО для подкрепления собственных эгоистических планов. В то же время миротворческие задачи НАТО на Балканах (во всяком случае участие в них США) администрация Буша явно стремится свести на нет, пытаясь возложить основной их груз на Европу.
В конечном счете, однако, администрация Буша начала осознавать, что своими односторонними подходами способна серьезно подорвать доверие к себе среди союзников. Одной лишь инерцией общей истории, как признала советник президента по национальной безопасности К.Райс, европейско-американское партнерство не скрепляется. Необходимо постоянно скреплять его общими интересами, и в ходе своих первых европейских турне Буш всемерно старался делать акцент на этих общих интересах.
Безопасность: старые и новые критерии
Безусловное преобладание как в США, так и в Европе оптимистических взглядов на сохранение трансатлантического альянса как такового (по крайней мере в ближайшие несколько десятилетий вряд ли могут появиться факторы, способные этот альянс взорвать) не снимает, и более того, делает все более актуальным вопросы о соотношении между различными центрами силы внутри него, о границах его распространения и о способности сохранять консенсус в условиях расширения, об отношении к американской гегемонии и о риске «имперского перенапряжения», с которым эта гегемония сопряжена. Поэтому дискуссии относительно характера мирового и европейского порядка в постбиполярный период становятся неотъемлемой частью интеллектуальной и политической жизни Запада. Например, известный специалист по американо-европейским отношениям, профессор Университета им. Дж.Гопкинса Д.Каллео считает, что «однополярная» и «плюралистическая» парадигмы, лежащие в основе современного европейского порядка, сосуществуют, и каждая из них процветает по обе стороны Атлантики. Даже США, по мнению Каллео, не могут, несмотря на свое подавляющее экономическое и военное преимущество, последовательно реализовать однополярную модель ввиду того, что американское благополучие далеко не всегда базируется на здоровой основе (Америка больше потребляет, чем производит); обозначившийся на стыке двух администраций конец беспрецедентно долгого экономического бума в США может поставить под вопрос готовность американцев нести бремя, связанное с мировой гегемонией. Перенапряжение — фатальное зло для любого гегемона. Это перенапряжение угрожает и Европейскому Союзу, который, берет на себя обязательства по объединению под своей эгидой всей Европы, однако его собственная политическая структура к этому не приспособлена.4 Относительность и ограниченность любой однополярной модели, основанной на монополии одной страны или одного института, несомненно ощущалась западными лидерами, когда они после окончания холодной войны выдвинули идею «единой и неразделенной Европы» и попытались дать ему качественно иное обоснование по сравнению с традиционными критериями баланса сил. Особая ставка делалась на более активное и широкое использование термина «коллективная безопасность» и на взаимодействие различных западных институтов, прежде всего НАТО и ЕС. Так, администрация Б. Клинтона, руководствуясь, по-видимому задачей найти оправдание дальнейшему существованию и укреплению НАТО в период после «холодной войны», весьма далеко отошла от традиционного понимания Североатлантического союза как структуры, призванной в первую очередь обеспечивать коллективную оборону своих членов против внешней угрозы. Во всяком случае термин «коллективная безопасность» (а он трактуется достаточно широко — от миротворчества на Балканах до борьбы с распространением оружия массового уничтожения) в выступлениях официальных деятелей встречался значительно чаще. Даже необходимость принятия новых членов обосновывалась не столько необходимостью взятия их под защиту в соответствии со Ст.5 Североатлантического договора, сколько задачей строительства «единой и неразделенной Европы», в которой категории баланса сил и сфер влияния постепенно устаревали бы.
Новая идея евроатлантического сообщества строилась и на том, что Европа, во всяком случае та ее часть, которая является зоной непосредственного приложения усилий ЕС и НАТО (сюда помимо традиционного Запад теперь относятся экс-коммунистические страны Центральной и Юго-Восточной Европы) — становится не просто экономическим и геополитическим организмом, но и сообществом, основанном на ценностно-нормативных критериях. Данные критерии конечно базируются на сугубо западных политических приоритетах и могут расходиться с действующими нормами международного права, касающимися, например, неприменения силы, уважения суверенитета и территориальной целостности государств, наглядным примером чему стала военно-воздушная кампания НАТО против Югославии в 1999 г., проводившаяся под «гуманитарными» лозунгами. Однако западному сообществу (при всех разногласиях в его рядах) необходимо было доказать остальному миру, что верховенство национально-государственной юрисдикции не может больше считаться неоспоримым в современных условиях, когда в Европе принцип баланса сил устаревает и постепенно уступает место принципу «коллективной безопасности», которая среди прочего означает стирание граней между угрозами внутригосударственного и межгосударственного характера.
Идея коллективной безопасности (в частности, такой ее аспект как предотвращение «гуманитарных катастроф» в различных регионах) помогает порой вовлечь в единый западный фронт даже такие сопротивляющиеся американо-атлантистской гегемонии страны как Францию, которая оказалась (скорее всего по своим специфическим причинам, связанным с сильным влиянием гуманитарно-правозащитных организаций) одним из самых активных защитников прав косовских албанцев и сторонников давления на Россию в чеченском вопросе.
В то же время снижение значимости и удельного веса коллективной обороны в общей системе трансатлантического сотрудничества выводит на первый план те проблемы, в которых у США и Европы разные и не всегда совместимые цели. В первую очередь речь идет о растущем стремлении Европы к созданию своей автономной системы безопасности (пусть даже и без формального отделения от НАТО), об ожесточенных спорах по торгово-экономическим вопросам (использование ЕС протекционистских мер, антидемпинговые процедуры в США против европейских товаров, американское законодательство, направленное против торговли с Ираном и Кубой и затрагивающее иностранные компании, регулирование мировых финансов, и т.д.). Европейцы опасаются, что США теперь не будут координировать с ними экономическую политику в той мере, как это было в годы президентства Клинтона.
Серьезному переосмыслению за последнее десятилетие в США — а вслед за ними и в западном сообществе в целом — подверглось само понятие «безопасность». Хотя этот период не ознаменовался снижением интенсивности военных конфликтов — более того, война впервые за полвека разгорелась почти в центре Европы — все больше внимания уделяется не тем функциям НАТО, которые связаны с отражением возможной агрессии против ее членов, а тем, которые связаны с нетрадиционными угрозами. Специальный советник НАТО по вопросам Центральной и Восточной Европы К.Доннели отмечает: «Теперь нападению подвергается не территория государства, а его устройство, характер его общества, функционирование его государственных институтов и благосостояние граждан. Эти угрозы, к которым относятся коррупция, организованная преступность и терроризм, значительно труднее поддаются определению, чем чисто военные угрозы. Поэтому с ними значительно труднее бороться. Более того, в некоторых случаях средства борьбы с такими угрозами могут быть опаснее, чем их источники. Дело в том, что действия государства по борьбе с угрозой демократии создают опасность введения элементов диктатуры, ограничивающих свободу личности в еще большей степени, чем те угрозы, против которых они направлены.»5 Новые угрозы, по словам Доннели, могут быть предметом политических манипуляций, особенно с учетом того, что они еще не получили соответствующего определения. Например, борьба с терроризмом может быть прикрытием для подавления того, что в других странах рассматривается как законная борьба за самоопределение.
Европейский союз оказался слабо подготовленным к борьбе с невоенными угрозами, хотя он уже и достиг определенного прогресса в таких областях как укрепление таможенного режима. Однако и НАТО еще не разработала механизмы для их удовлетворительного решения, хотя в новой Стратегической концепции эти угрозы отмечаются как одни из основных.
В период президентства Б.Клинтона (который вовсе не собирался строить идеальный мир по заветам Вудро Вильсона или отказываться от силовых подходов) была предпринята попытка рассматривать категорию баланса сил в более широких, нежели региональных рамках, включать в нее не только государства и их союзы, но и внегосударственные и надгосударственные субъекты, которые в условиях размывания государственных суверенитетов становятся все более влиятельными участниками мировой политики. Так, очевидна связь балканской политики предыдущей администрации с ее попытками найти modus vivendi с мировым исламом, который в 21-м веке несомненно станет одним из основных потоков в процессе глобализации.
Дж.Буш и его ближайшие соратники еще до прихода в Белый дом ясно показали, что они отнюдь не отрицают интернационализм и глобализм, но при этом гораздо менее восприимчивы к идеям многосторонности и рассматривают любую международную проблему с точки зрения американской самодостаточности. Администрация Буша за весьма краткий период своей деятельности уже успела весьма сильно сместить акценты в вопросе о предназначении и задачах НАТО. Была практически свернута дискуссия о «новых миссиях» НАТО, точнее о тех из них, которые не связаны непосредственно с задачей коллективной обороны стран-участниц и не подпадают под статью 5 Североатлантического договора. Именно эти «миссии», которые столь усиленно проталкивали Б.Клинтон и М.Олбрайт, имели своим наиболее красноречивым воплощением «гуманитарное вмешательство» на Балканах. Судя по тому, что Буш и его окружение стремятся (пусть поэтапно и консультируясь с союзниками) избавить США от миротворческих функций в бывшей Югославии, новая администрация берет на вооружение более традиционную концепцию НАТО как в первую очередь структуры, призванной обеспечивать оборонные потребности собственных членов, где критерии «жесткой безопасности» явно будут определяющими.
Основные приоритеты США в НАТО: факторы противоречий За неизменностью официальной фразеологии Вашингтона о приверженности Североатлантическому союзу уже заметна значительная смена акцентов по сравнению с предыдущей администрацией в том, что касается, например, вопроса о предназначении Альянса, о соотношении коллективной обороны и коллективной безопасности в его стратегических приоритетах, о роли собственно европейского компонента в военном планировании и военном строительстве, о миротворческих задачах, наконец, в аргументации дальнейшего расширения блока.
Говоря о стержневом характере НАТО в системе европейской безопасности, новая администрация оперирует прежними лозунгами, но за ними явно просматривается новое содержание. Если в первое десятилетие после окончания «холодной войны» тезис о верховенстве НАТО был в основном направлен против попыток (в частности, России) найти альтернативу западным институтам в лице общеевропейских и воспрепятствовать расширению первых, то теперь в качестве главного адресата явно просматривается Европейский Союз с его попытками создать свои собственные силы быстрого развертывания, а вместе с ними фактически самостоятельный центр политического влияния внутри НАТО. Европейские союзники США, считает Вашингтон, стремятся нажить себе политический капитал, сосредоточивая все усилия на укреплении ЕС, порой в ущерб НАТО. Последняя же, по утверждениям многих высокопоставленных чиновников администрации Буша, все чаще рассматривается лишь как «пожарная команда», цель которой — гасить возникающие кризисные ситуации и не более того.
Кроме того, считает Вашингтон, любые оборонные усилия должны быть открыты для всех членов Альянса, однако Турция, Норвегия, Польша, Венгрия и Чехия, входящие в НАТО, но не входящие в ЕС, рискуют в случае перемещения центра тяжести европейских оборонных усилий от НАТО к ЕС оказаться дискриминируемыми. Поскольку Евросоюз в обозримом будущем не сможет выстраивать свой военный компонент, не полагаясь на боевые возможности НАТО, он рискует тем, что хотя бы некоторые из этих дискриминируемых стран (в частности, Турция) будут чинить ему препятствия. В этом контексте позиция вышеупомянутых стран может быть дополнительным козырем для Вашингтона, стремящегося не допустить умаления реальных функций Североатлантического союза.
Со своей стороны Евросоюз утверждает, что создаваемые под его эгидой силы быстрого развертывания дадут НАТО больше возможностей для миротворчества и обеспечат в этом деле большую гибкость. Однако США сомневаются в том, что европейские силы способны внести в обозримом будущем какой-то существенный вклад в дело модернизации военного механизма Запада. Европейские эксперты также осознают этот факт. Как считает директор исследовательского института Фонда науки и политики (Берлин) К.Бертрам, реальный риск для трансатлантических отношений связан не столько с самими амбициями европейцев в строительстве собственной военно-политической структуры, сколько с их возможным провалом. Этот проект будет оцениваться не по строительству новых институтов, а по дополнительным силовым возможностям, которые он должен обеспечить.6 Вашингтон обеспокоен не только растущими военными амбициями Евросоюза, но и тем, что эти амбиции находятся в растущем противоречии с объективными возможностями европейских союзников. Их военные расходы явно недостаточны для того, чтобы достичь соответствия тем планам, которые были приняты на Вашингтонском саммите НАТО весной 1999 г. («Инициатива в области военного потенциала»). В случае повторения кризисных ситуаций, аналогичных тем, которые уже имели место на Балканах, Европа лишний раз выявит свою зависимость от США. Это касается в первую очередь высокоточного оружия, средств доставки, средств радиоэлектронной борьбы, подавления ПВО возможного противника. Специальная комиссия во главе с заместителем генерального секретаря НАТО С.Баланцино, в задачу которой входила оценка прогресса, достигнутого странами НАТО в деле реализации вышеупомянутой инициативы, пришла к выводу, что при нынешнем уровне военных расходов альянса можно будет выполнить меньше половины поставленных целей. По данным Международного института стратегических исследований (Лондон), уровень военных расходов стран Евросоюза составляет лишь 60 процентов от уровня США. Только 11 из 19 стран НАТО увеличили за прошедшие два года свои военные расходы. Среди «отстающих» в этой области особо отмечается Германия.7 Неудивительно, что европейские страны-члены НАТО в такой ситуации обеспокоены планами Вашингтона уменьшить роль ядерного сдерживания в оборонной стратегии. Хотя, по словам Д.Рамсфелда, США не намереваются производить дальнейшие сокращения своего нестратегического ядерного оружия в Европе, Вашингтон считает необходимым искать новый ответ на новые вызовы, которые радикально отличаются от вызовов, характерных для периода «холодной войны». В то время, утверждает министр обороны США, цель НАТО состояла в том, чтобы не дать противнику использовать арсенал имеющегося оружия. В 21-м веке задача уже другая: не только лишить всевозможных потенциальных противников имеющегося оружия, но и всеми доступными способами предотвратить разработку ими новых боевых возможностей.
Конечно, эта философия во многом выглядит как оправдание попыток США создать систему ПРО и сломать тот договорный механизм, который до сих пор определял стратегическую стабильность. Однако позиция европейских союзников, в том числе и тогда, когда они проявляют скептицизм в отношении американских планов ПРО, слишком явно выглядит как обычный консерватизм (который Европа вообще склонна проявлять на исторических переломах) и боязнь потерять привычные рычаги влияния. Особенно это касается Франции, не желающей девальвировать свою ядерную мощь. Вашингтон всегда может обвинить Европу в том, что она не желает вносить должный вклад в дело общезападной обороны, в том числе и в реагирование на новые вызовы и угрозы (а эти вызовы все равно существуют, даже если не брать в расчет действительно преувеличенную ракетную угрозу со стороны «стран-изгоев»). Все это лишает самостоятельную европейскую позицию (если таковую можно считать сформировавшейся) прочной и долговременной основы и заставляет рано или поздно приспосабливаться к линии, диктуемой США.
Такое приспособление, по-видимому, неизбежно и в опросе о противоракетной обороне. Американская администрация добивается того, чтобы минимизировать отрицательное воздействие, которое односторонний подход США оказывает на общий климат американо-европейского партнерства. Возможно поэтому данный вопрос по тактическим соображениям часто задвигается на последнее место в повестке дня натовских мероприятий (в частности, в заключительном коммюнике брюссельской встречи министров обороны стран альянса 7 июня 2001 г). Однако задача заручиться поддержкой европейских держав в вопросе о ПРО не становится от этого менее важной. Вашингтон, в частности, считает, что его европейские союзники помогут как-то смягчить позицию России и уговорить ее отказаться от своей твердой поддержки Договора по ПРО.
Летом 2001 г. появились признаки того, что европейцы (в том числе Ж.Ширак и Г.Шредер) готовы смягчить свою критику США за намерение выйти из Договора ПРО, если американцы будут меньше подчеркивать «национальный» характер ПРО и если будет налажен процесс консультаций с союзниками, а также с Россией. Определенное успокоение в умы европейцев внесла и «смена караула» в американском сенате после ухода сенатора Джеффордса из республиканской партии. Теперь появилась надежда, что кардинальные решения в области безопасности, принимаемые администрацией будут более продуманными и взвешенными.
Другой проблемой, вызывавшей беспокойство европейских союзников по НАТО, и которую удалось частично разрядить в первые месяцы президентства Дж.Буша, является американское военное присутствие на Балканах. Главным раздражителем для европейцев с самого начала функционирования новой администрации был министр обороны Д.Рамсфелд, выступающий за вывод (пусть и поэтапный) американских войск из Боснии и Косово. Однако госсекретарь К.Пауэлл явно придерживается других взглядов. Его позиция состоит в том, что если союзники вместе пришли на Балканы, то они вместе должны и уйти. Он против того, чтобы кто-либо предпринимал в этом вопросе односторонние шаги. Судя по тому, что натовский контингент в Боснии решено подвергнуть меньшим сокращениям, чем на том настаивал Пентагон, в Вашингтоне победила умеренная линия Пауэлла. Да и министр обороны стал признавать, что сохранение миротворческого контингента НАТО на Балканах необходимо и в дальнейшем. В США, по-видимому, начали осознавать, что их форсированный уход с Балкан лишит Вашингтон необходимых дипломатических рычагов влияния, а способность НАТО оставаться ведущей организацией в сфере безопасности будет серьезно подорвана. Особенно сильное влияние это окажет на восточноевропейские страны, которые, будучи пока решительными атлантистами, начнут ориентироваться на ЕС и охладевать к НАТО.
Таким образом, в межатлантических отношениях, как представляется, удалось хотя бы на ближайшее время отодвинуть угрозу серьезного кризиса. Этому способствовали и смягчение позиции Дж.Буша по вопросу о переговорах с КНДР, и активизация американских миротворческих усилий на Ближнем Востоке. Европейские союзники поняли, что их возможности противодействовать тем аспектам американской политики, которые их не устраивают, весьма ограничены. В то же время и в действиях администрации Буша наметились признаки отхода от «антиклинтонизма», который далеко не всегда был достаточно осмысленным и целесообразным и только вызывал раздражение Европы. Конечно, это не решает коренных проблем американо-европейского партнерства — и не только тех, которые были обозначены выше, но и многих других, которые, в частности, связаны с формированием нового евроатлантического сообщества, более широкого по своему географическому охвату, чем нынешний состав НАТО и Евросоюза.
Расширение евроатлантического сообщества Распространение евроатлантического сообщества вширь, т.е. на те регионы, которые раньше не входили в понятие «Запад», стало в 90-е годы одним из главных приоритетов западных институтов, прежде всего ЕС и НАТО. Эта задача остается в силе и с наступлением новой эпохи, когда в США закончилось правление демократов, а новая администрация исповедует во многом другую философию. Хотя ее ведущие деятели, в частности, сам Дж.Буш, временами — особенно в контактах с руководителями стран Центрально-Восточной Европы — демонстрируют свою приверженность идее «единой и неразделенной Европы» (а эта идея была после окончания «холодной войны» выдвинута отцом нынешнего американского президента), явно отсутствует та одержимость которая была при ее реализации свойственна Б.Клинтону и М.Олбрайт, и которая собственно и послужила путеводной звездой для «великого проекта» воссоединения Европы и интеграции экс-коммунистических стран в западные институты. Однако расширение этих институтов (особенно НАТО) — это такая идея, из которой могут извлечь выгоду самые разные политические силы, порой руководствующиеся самыми разными приоритетами. Так, если администрация Клинтона была движима идеями «коллективной безопасности» (пусть и в собственном американоцентристском понимании), то ее преемники больше склонны уповать на традиционную геополитику, на «заполнение вакуума», оставшегося после краха биполярной структуры.
Конечно, в фундаментальных вопросах нынешняя администрация соблюдает преемственность с предыдущей. Бушу, так же как и Клинтону, пополнение НАТО новыми членами необходимо не столько по военно-стратегическим соображениям, сколько для сохранения и упрочения американского политического лидерства в трансатлантическом сообществе. Именно центрально- и восточноевропейские страны проявляют наибольшую преданность Вашингтону, а по спорным вопросам межатлантических отношений — там, где «старые» союзники (даже такие сравнительно лояльные как Германия) способны отстаивать собственное мнение — без колебаний занимают проамериканскую позицию. Это наглядно продемонстрировало посещение Дж.Бушем Польши во время его европейского турне в июне 2001 г. Варшава заранее выразила готовность рассмотреть вопрос о размещении на своей территории элементов будущей системы ПРО, и можно не сомневаться, что такую же готовность проявят и другие восточноевропейские государства, если встанет такой вопрос.
Соблюдая в самой постановке задачи расширения альянса полную преемственность со своими предшественниками (а республиканцы всегда были даже более энергичными сторонниками принятия новых членов и в более короткие сроки), продолжая старую риторику на тему об открытости НАТО для новых членов и недопустимости дискриминации кого-либо по географическому или другому признаку, она однако против того, чтобы делать из Североатлантического союза некий «клуб демократических стран» (а предыдущая администрация отдавала дань подобным моралистским и идеологизированным подходам). Команда Буша настаивает на том, чтобы НАТО четко сформулировала свои задачи, была способна «переварить», а затем и защищать новых членов.
Говоря о том, что НАТО остро требует к себе внимания в свете недавних событий в Косово и маячащего на горизонте в 2002 и последующих годах расширения, новая администрация, так же как и старая, подчеркивает, что дверь в НАТО для остающихся за ее пределами стран Восточной и Центральной Европы должна оставаться открытой. В то же время советник президента по национальной безопасности К.Райс дополняет эти общепринятые для американской правящей элиты тезисы новыми акцентами: «Однако другое, параллельное направление собственной эволюции НАТО, которое связано с необходимостью сформулировать свои задачи, с ее способностью переварить, а затем и защищать новых членов, было явно недооценено … Членство в НАТО ни для кого не будет иметь смысла, если эта организация утратит военную мощь и не определится четко со своей миссией»8. После того, как первый раунд расширения альянса остался позади (а для администрации Клинтона он во определялся скорее влиянием польско-американского лобби, нежели какими-то последовательными стратегическими взглядами на будущее Европы), Вашингтону придется гораздо больше внимания обращать именно на эффективное функционирование разрастающейся НАТО и недопустимость ее размывания, ведь дальше в очереди на прием стоят в основном страны, значительно более слабые в военном отношении.
Администрация Буша, по-видимому, осознает, что вместо абстрактного декларирования принципа «открытых дверей» (который до сих пор служил скорее предлогом для того, чтобы оттянуть принятие четкого решения относительно состава и сроков нового раунда расширения) ей придется сделать четкий выбор: какой вариант она будет поддерживать на саммите НАТО в Праге в конце 2002 г. Однако по прошествии почти года с момента прихода к власти она (так же, как и ее европейские союзники) такой выбор не сделала, хотя НАТО на своем неформальном саммите в Брюсселе в июне 2001 г. и заявила, что никакого «нулевого варианта» в Праге не будет. Есть лишь отдельные предложения экспертов, усилия различных лоббистских групп (в том числе этнических). Представители «жесткой» линии (такие как З.Бжезинский) призывают обязательно пригласить хотя бы одну из прибалтийских стран, хотя как правило не объясняют, какую стратегическую выгоду принесет НАТО принятие этих стран. Между тем руководители всех центрально- и восточноевропейских стран — кандидатов на вступление в Альянс (Албании, Болгарии, Латвии, Литвы, Македонии, Румынии, Словакии, Словении, Эстонии, а также Хорватии, не являющейся официальным кандидатом) с первых же дней после смены власти в Вашингтоне начали доказывать новой администрации, что их необходимо пригласить уже в 2002 г., а тем, кого нельзя будет принять на первом этапе, хотя бы дать твердые заверения окончательно сроков. Однако западноевропейские союзники США (за исключением Дании, усиленно лоббирующей прием в НАТО стран Прибалтики) после вступления Польши, Чехии и Венгрии явно не считают задачу дальнейшего расширения Североатлантического союза высшим приоритетом и хотели бы подольше «заморозить» его состав в количестве нынешних 19 членов.
По-видимому здесь, так же как и в вопросах о функциях и предназначении НАТО в новых условиях, нынешняя вашингтонская команда оказалась в ловушке, которую ей создали предшественники, раздавшие слишком много обещаний восточноевропейцам и выстроившие в «прихожей» НАТО очередь из абсолютно не равноценных стран-кандидатов, не способных в большинстве случаев делать существенный вклад в обеспечение общезападной обороны. Насколько сам Запад будет готов в случае необходимости защищать безопасность новых членов — еще более трудный вопрос. Как показывает пример Македонии, НАТО уже сейчас по сути показала, что не готова оказать адекватную помощь одному из своих потенциальных членов в борьбе против вооруженных сепаратистов, которые к тому же действуют с территории Косово, находящейся под натовским контролем.
Проблема дальнейшего расширения евроатлантического сообщества не может не испытывать на себе влияния того комплекса разногласий и трений между США и Западной Европой, о котором говорилось выше. Нельзя не согласиться с профессором Лондонской школы экономики У.Уоллесом, который говорит, что «одержимость Америки военным измерением международной политики — с одной стороны, и сосредоточенность Европы на экономическом и социальном аспектах — с другой, привели к тому, что попытки обеих сторон скоординировать развитие НАТО и ЕС закончились провалом.» Хотя оба института стремятся к дальнейшему вовлечению в свои ряды экс-социалистических стран, разнонаправленность политических устремлений Вашингтона и по крайней мере некоторых его важнейших союзников в Европе (в первую очередь Парижа) усиливают евро-американское соперничество уже на центрально- и восточноевропейском поле. Чтобы сдержать такое соперничество и предотвратить усиление внутриатлантической конкуренции, Уоллес предлагает принять в ЕС прибалтийские страны, и сбалансировать этот шаг одновременным приемом в НАТО Румынии и возможно Болгарии, которые по своему экономическому развитию и функционированию государственных структур пока слишком слабы для того, чтобы удовлетворять критериям ЕС.9 И США, и Западная Европа вынуждены обращать серьезное внимание на «российское измерение» вопроса о расширении НАТО, т.е. как обойти возражения Москвы против следующего раунда, неизбежные в том случае, если в него будут включены прибалтийские государства. С одной стороны, Запад неуклонно провозглашает принцип «открытых дверей» и заверяет, что он должен быть подтвержден со стороны НАТО реальными действиями по принятию новых членов, а возражения России не следует принимать в расчет. Всякие попытки «разменять» вопрос о расширении НАТО на возможные уступки Москвы по противоракетной обороне или другим вопросам, о которых говорят многие западные наблюдатели, решительно отвергаются официальными лицами. С другой стороны, кандидатам на вступление все более открыто дают понять (и администрация Буша значительно усилила этот акцент), что ни одна из них пока не предприняла достаточных усилий, чтобы быть готовой вносить вклад в совместные оборонные усилия НАТО. Вашингтон добивается того, чтобы страны-кандидаты соответствовали требованиям «Плана действий по подготовке к членству», принятого на вашингтонской сессии Совета НАТО в апреле 1999 г. Среди восточноевропейских лидеров растет обеспокоенность, что прибалтийским странам могут на пражском саммите НАТО отказать в приглашении исходя из неких «стратегических соображений Кремля». Президент Чехии В.Гавел, например, утверждает, что такой отказ будет в конечном счете означать признание правомерности страхов России, связанных с расширением НАТО, а также признание того, что НАТО действительно имеет агрессивные или империалистические антироссийские замыслы.
В любом случае, Вашингтон при новой администрации будет стараться, чтобы вопрос о приглашении новых членов решался более рационально, чем в 1997 году, а обсуждение конкретных сценариев развернется, по-видимому, непосредственно перед пражским саммитом НАТО, чтобы избежать ненужных трений среди союзников. Возможен, в частности, переход к той модели переговоров со странами-кандидатами, которая принята в ЕС: приглашения направляются сразу всем или большинству из них, но дата окончательного приема каждой конкретной страны будет зависеть от достигнутого ею прогресса.
* * *
В 90-е годы трансатлантическое сообщество сумело развеять опасения скептиков, предсказывавших его распад в связи с исчезновением «советской угрозы». Более того, балканский кризис обеспечил этому сообществу новый старт (и первое применение Североатлантическим союзом силы против суверенного государства), стимулировал процесс его расширения. НАТО и ЕС ищут, пусть и весьма противоречиво, новые возможности взаимодействия, в том числе в сфере безопасности и обороны.
Вместе с тем, первое десятилетие после «холодной войны» стало временем кризиса тех концепций, которые лежали в основе внутризападных отношений. Попытки администрации Клинтона отойти от некоторых традиционных канонов баланса сил ради идей «коллективной безопасности» или «единой и неразделенной Европы» во многом обернулись распылением ресурсов и излишним интервенционизмом, не говоря уже о снижении порога применения военной силы. Администрация Буша (мл.), придя к власти заявила о приоритете национальных (а не глобальных) интересов, она придерживается более традиционного геополитического взгляда на мир, в том числе и на европейское устройство. Как представляется, и эти перемены нельзя считать последним словом в американской внешней политике, ведь невозможно действовать так, как будто прошедшего десятилетия не было вообще. Полностью отказаться от «интернационализма по-клинтоновски» и действовать исключительно в духе односторонности республиканская администрация вряд ли сможет, если она хочет идти в русле современных мировых тенденций.
Трагические события в США 11 сентября 2001 г., когда в результате беспрецедентных террористических акций были разрушены здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и атакован Пентагон, а число жертв превысило 7 тыс. человек, продемонстрировали, что самая могущественная страна мира так же беззащитна перед лицом терроризма (и вообще нетрадиционных угроз национальной безопасности), как и другие. Стало очевидным, что для отражения этих угроз необходимо создавать широкие международные коалиции, а здесь односторонний подход и диктат особенно неуместен, и администрации Дж.Буша-мл. пришлось хотя бы в таких шоковых обстоятельствах это осознать. НАТО впервые за время своего существования объявила о приведении в действие Статьи 5 Североатлантического договора, однако это не означает автоматического участия американских союзников в боевых операциях против организаторов террора. Мало кто мог предположить, что механизм НАТО придется приводить в действие в таких ситуациях, ведь альянс был рассчитан на отражение совершенно других угроз, в другую эпоху, и тем более никто не предполагал, что помощь по Статье 5 потребуется тому, кому всегда отводилась роль главного защитника безопасности Запада. Насколько страны НАТО способны проявлять взаимную солидарность (кроме чисто декларативной), когда приходится действовать за пределами Европы и Северной Америки, в регионах — особенно таких как Ближний и Средний Восток — где затронуты существенные интересы ведущих западных держав, остается открытым вопросом. Особой склонности к национальному эгоизму в этой связи следует ожидать от восточноевропейских стран-новичков, которые недавно вступили или только собираются вступать в НАТО, ведь их первоначальные представления о своем месте в евроатлантическом сообществе далеко расходились с той стратегической ситуацией, которая складывается в начале XXI века.
————-
1 Washington Post, July 29, 2001.
2 Ibid.
3 NATO Review — Vol. 49 — No 1 — Spring 2001. Updated: 15-May-2001. Web edition Vol. 49 — No. 1 Spring 2001 p. 15-19 Debate.
4 Calleo D. A Choice of Europes // The National Interest. No. 63, Spring 2001. P. 5, 7.
5 Доннели К. Переосмысливая понятие «безопасность» // Вестник НАТО. Том 48. Зима-весна 2000-2001 гг., с. 32.
6 NATO Review — Vol. 49 — No 1 — Spring 2001. Updated: 15-May-2001. Web edition.
7 Цит по: New York Times, June 7, 2001.
8 Rice C. Promoting the National Interest // Foreign Affairs. January/February, 2000, p. 54.
9 Wallace W. Europe, the Necessary Partner // Foreign Affairs / 2001. May/June p. 26-27.
